Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая - Александр Бушков

– Что вы имеете в виду? – в некотором смятении спросил лейтенант.

Д’Артаньян спросил мягко, задушевно:

– Вы можете дать мне слово чести, что я и в самом деле арестован именем короля?

Он зорко наблюдал за сидящим напротив человеком и с радостью отметил, что оказался прав в своих первых впечатлениях: молодой офицер замялся, смущенно опустил глаза, поерзал на сиденье. Этот Фельтон был слишком совестлив, чтобы врать…

– Так как же, сударь? – продолжал д’Артаньян наступательно. – Ваш вид, уж простите, сразу выдает в вас терзания честного человека, вынужденного исполнять бесчестный приказ… Я понимаю ваше положение, я сам военный… Вы вынуждены так поступать… но это же низко, сударь! Прикрываться именем короля…

Моряк вскинул на него глаза и воскликнул с нешуточной болью в голосе:

– Сударь, вы правы, я вынужден! У меня нет выбора, поймите же! Когда приказывает твой командир, следует повиноваться…

– Даже когда речь идет о чем-то бесчестном? – горестно вздохнул д’Артаньян.

«Ах, как мне жаль, что плохо знаю Библию! – подумал он. – Уж я бы тебя тогда запутал не на шутку, пуританский ты чурбан!»

– Сударь, – сказал офицер примирительно. – Быть может, это и не повлечет для вас никаких тяжких последствий… Если вы честный человек и ни в чем не виноваты, речь, быть может, идет о простом недоразумении… Мало ли зачем вас велено доставить к судье – вдруг он попросту хочет расспросить вас о чем-то?

«Он не знает решительно никаких подробностей, – отметил д’Артаньян. – Простой исполнитель приказов…»

– Быть может, вы были свидетелем какого-то преступления? – с надеждой спросил лейтенант. – Вы производите впечатление порядочного чело– века…

– Более того – я им и являюсь, – сказал д’Артаньян с видом оскорбленной гордости. – Или вы полагаете иначе?

– О, я не знаю вас, сударь…

– А того, кто отдает вам подобные приказы?

Молодой человек опустил голову:

– Это другое дело… Лорд Винтер – мой командир, я подчиняюсь ему по службе как коменданту Дувра…

«Дувр, – с нарастающей тревогой подумал д’Артаньян. – Их самая могучая крепость на побережье… и военный порт. Итак, он из Дувра, приказ ему отдал не кто иной, как лорд Винтер, и он везет меня прямиком к судье… Черт, но ведь дело еще более запутывается! Судья-то тут при чем? Ясно, что Бекингэм на меня чертовски зол и мечтает вернуть эти два подвеска, но к чему впутывать в это деликатное дело судью? Что-то тут не сходится, волк меня заешь, решительно не сходится! Полное впечатление, что я имею дело с двумя разными интригами!»

– Вы уверены, что вам приказали доставить меня к судье? – спросил он осторожно.

– Я, сударь, трезв сегодня, – сухо ответил уязвленный офицер. – И всегда исполняю данные мне приказы в точности. Лорд Винтер велел доставить вас к судье, а больше мне ничего не известно…

– Я понимаю…

– Вы не держите на меня зла? – спросил молодой пуританин.

«Ну где там, – подумал д’Артаньян. – Сейчас я брошусь тебе на шею и осыплю заверениями в братской к тебе любви, олух царя небесного! Я же образец христианской кротости, когда меня арестовывают, меня это только умиляет… Древком пики бы еще перетянули по хребту, и тогда я вообще почувствовал бы себя, как в раю… Ну и болван! Интересно, кто в моем положении не затаит на тебя зла?!»

– Давайте обдумаем все спокойно, – сказал д’Артаньян самым миролюбивым тоном. – Итак, лорд Винтер дал вам сегодня утром приказ доставить меня к судье…

– Вчера вечером, простите. Приказ был отдан мне вчера вечером, с тем, чтобы я привел его в исполнение нынче поутру, – пояснил лейтенант не то чтобы особенно дружелюбно, но, по крайней мере, с откровенностью прямодушного человека, проявлявшего ровно столько непреклонности, сколько требует приказ.

«Ничего не понимаю, – подумал д’Артаньян. – Вчера… Все было задумано и стало претворяться в жизнь вчера. Когда еще ни одна живая душа не знала, что я поплыву в Хэмптон-Корт… Или все же где-то во Франции свила гнездо измена и кто-то из особо доверенных лиц кардинала оказался двурушником? Но почему в таком случае меня не схватили сразу по прибытии в Лондон? Почему не схватили во дворце с самыми недвусмысленными уликами в кармане? Винтер, Винтер! Он один опаснее сотни Бекингэмов…»

Он попытался рассмотреть хоть что-нибудь за пределами медленно тащившейся кареты, за которой, судя по долетавшему топоту и постукиванию о мостовую древков протазанов, старательно шагали моряки, но занавески были задернуты плотно. Приходилось составлять себе мнение о происходившем вокруг исключительно по уличному шуму – д’Артаньян уже имел некоторое представление о Лондоне. Похоже, карета все еще двигалась по оживленным улицам в самом центре города – д’Артаньян не понимал ни слова из доносившегося гомона, но этот шум в точности напоминал парижскую суету…

Стук колес отозвался гулким и кратким эхом – кажется, карета проехала под низкой и широкой аркой. И остановилась. «Это не их знаменитый Тауэр, – подумал д’Артаньян. – Тауэр на другом берегу, а мы, ручаться можно, не проехали за это время ни по одному мосту…»

– Прошу вас, – сказал лейтенант Фельтон, распахивая дверцу.

Д’Артаньян, не заставив себя просить дважды, проворно выскочил. Карета стояла во внутреннем дворе какого-то высокого здания самого старинного облика, и, судя по убогому виду стен, окон и дверей, гасконцу вновь предстояло иметь дело с той разновидностью рода человеческого, что именуется судейскими. Даже если бы Фельтон не проговорился, что они едут к судье, д’Артаньян безошибочно бы опознал здание: отчего-то полицейские и судьи обитают в домах, пришедших в совершеннейшее запустение как снаружи, так и внутри. То ли господа судейские, мастера вольного обращения с казенными суммами, кладут в карман и деньги, отведенные на починку, то ли в столь неприглядном виде скрыт злой умысел – приведенный пред грозные очи представителей закона субъект должен заранее осознать, что отныне его будет окружать самая унылая обстановка…

Сомкнувшись, моряки провели д’Артаньяна по извилистым длинным коридорам и препроводили в комнату, показавшуюся гасконцу родной и знакомой донельзя, – настолько она походила на резиденции полицейских комиссаров, к которым его под конвоем доставляли в Париже (впрочем, те присутственные места, куда он приходил по своему хотению, ничем не отличались). Тот же въедливый и удушливый запах старой бумаги, чернил и сургуча, те же неказистые столы и стулья, даже мантия на восседавшем за столом краснолицем толстяке казалась доставленной прямехонько из Парижа – столь же потертая и пыльная.

Судя по горделивому виду краснолицего, он был здесь главным – ну прямо-таки королевская осанка, голова надменно задрана, нижняя губа оттопырена почище, чем у Анны Австрийской… Возле стола почтительно стоял еще один носитель мантии, но этот, сразу видно, был на побегушках, худой и плешивый, с неприятным взглядом.

После недолгого обмена фразами на непонятном гасконцу английском Фельтон и моряки покинули комнату с видом людей, избавившихся от не самого приятного в их жизни поручения. На смену им явились двое здоровенных, бедно одетых субъектов устрашающего телосложения, более всего похожих даже не на типичных представителей лондонской черни, а на диких лесных людей: неуклюжие, звероватые какие-то, заросшие бородами до глаз вопреки всякой моде. Они поместились по обе стороны д’Артаньяна, стоя к нему лицом и настороженно следя за каждым движением.

– Итак, доставили наконец… – сказал толстяк на неплохом французском. – Меня зовут сэр Эскью, и я тут судья…

– В самом деле, сэр Эскро? – вопросил д’Артаньян с самым невинным видом.

Одному богу известно, уловил ли судья издевку или его знание французского не простиралось настолько глубоко[23], но он, окинув гасконца неприязненным взглядом, процедил через губу:

– Эскью, я вам сказал… А это вот – мистер Марло, мой помощник.

– Марлоу? – с тем же простодушным видом спросил д’Артаньян.

Но и эта его проказа[24] не произвела никакого действия. Судья, шумно сопя, какое-то время рассматривал его так, словно все уже для себя решил и колебался лишь между четвертованием и повешением. Потом, в свою очередь, спросил:

– Так это вас зовут д’Артаньян?

– Господин судья, я глубоко тронут, – сказал д’Артаньян почтительно. – Вы чуть ли не единственный англичанин, который правильно выговаривает мое имя…

– А удостоверить свою личность можете?

– Без всякого труда, – сказал д’Артаньян, вынимая из кармана свое подорожное свидетельство, выписанное на имя кадета рейтаров Шарля де Кастельмора, путешествующего со слугой Планше по собственной надобности.

Пробежав бумагу глазами, судья, не поднимая глаз, спросил с подозрительным видом: